Отношение США к пограничным проблемам Франции

и Локарнским договорам 1925 г.

В отношениях  США с Европой в целом и Францией, в частности, просматривается ряд особенностей. Это, во-первых, ставка на финансово-экономическое проникновение на континент, Ближний Восток и колониальные рынки даже после I мировой войны, когда наличие сухопутной армии уже позволяло этой стране военное утверждение в указанных регионах. Являясь объективно мягким способом из трех возможных (военный, торгово-экономический, гуманитарная интервенция) кредиты не были легким вопросом для Европы и вызывали активное противодействие Франции. Так, в открытом письме премьера страны 1906-1909 и 1917-1920 гг. Ж.Клемансо президенту США К.Кулиджу от 9 августа 1926 г. француз сравнивал сепаратный мир США и Германии с Брестским договором. Он жаловался, что раньше Англия контролировала континентальную Европу, сталкивая страны и создавая их иерархию, а теперь наибольшую обеспокоенность вызывают США.

Между тем, военные долги не являются чистой коммерцией, а нации не просто торговые дома, руегулирующие мир банковскими счетами. За победу заплачено жизнями и разрушенной страной, которая не может быстро возвратить кредиты. Особенно учитывая неясность с германскими репарациями и потери инвестиций в царскую Россию. Франция не станет османской копией и не будет закладывать свою территорию за долги, даже если ей грозит исчезновение «под ударами ее врагов и «друзей». Что же касается Локарно, то Клемансо назвал его «денежным миром против Союзных и Объединненных держав»¹. Заметим, что Шарль Мора, например, тоже называл политику своей страны 1919-1929 гг. пораженческой, а весь период «десятилетием упадка»².          

Cам ход I мировой войны, 1923-1925 гг. и последующие 11 лет показали, что США оттягивали с помощью нейтралитета свое вмешательство в бои, чтобы торговать с обеими сторонами конфликта. Причем по мере военно-политического укрепления Соединенных Штатов период их нетралитета все время укорачивался.

При этом нужно отметить, что ставка США на уступчивость обескровленных Великобритании и Франции в ходе парижских переговоров 1919-1920 гг. себя не оправдала. Последние четко увязывали послевоенные трофеи и выгоды с боевым вкладом каждой страны. И если для Соединенных Штатов военный союз с Британией был необходимостью, то их сближение с Германией было делом собственного предпочтения. Насколько турецко-советское сближение серьезно подрывало европейские позиции на Ближнем Востоке, настолько же советско-германский альянс, над которым работали в 1918 и лета 1920 г., грозил проблемами французскому суверенитету. Однако официальный Вашингтон предпочитал на континенте Германию, а не Францию.

Далее, уже с 1907 по 1925 г. США, как и царская Россия, стремились усилить роль международного права во внешней политике, экономике и даже в межнациональных отношениях. Деятельность в этих сферах с позиции силы становилась все опасней и разрушительней с постоянным ростом техники и тяжелых вооружений. Причем ставка делалась на обязательный характер многосторонних договоров, возможность наказания их нарушителей, подчеркивалось право на вмешательство во внутренние дела страны или в ход военного конфликта при наличии мандата постоянной международной организации. Речь шла о применении обязательного арбитража и международных полицейских сил, о неприменении армии в территориальных спорах. Поскольку межгосударственные конфликты часто сопровождались и сопровождаются внутригосударственным насилием против социальных групп и национальных меньшинств, законность является ключевым фактором для межэтнического благополучия. 

В плане принуждения, США принадлежала решающая роль в вопросе реализации наказаний и санкций. Невозможно было осуществлять чисто европейскую блокаду грузов нарушителя в условиях, при которых Вашингтон отстаивал свое нейтральное право на свободу торговли³. Причем эта страна, активно разрабатывавшая Устав Лиги Наций, чтобы устранить монополию ведущих держав на торговлю в их колониях, все-таки не решились на активную экспансию в Восточном полушарии. Переписка госсекретарей Ч.Э.Хьюза и Ф.Б.Келлога со своими подчиненными М.Т.Херриком, А.Хьютоном, Ф.Стерлингом  показывает, что президент постоянно настаивал на нейтралитете своей страны и ее невмешательстве в европейские договоры. 5 июня 1925 г. Келлог прямо написал в Париж, что США ни коим образом не могут «связывать себя с Пактом безопасности и должны поддерживать всецело нетральную позицию относительно любых пограничных споров, возникающих в связи с этим»⁴.

В свою очередь, президент К.Кулидж резко отверг предложение министра иностранных дел Германии Г.Штреземана от 20 января 1925 г. стать гарантом европейских договоров, хотя тот сразу указывал: разоружение и эвакуация «часто рассматриваются во Франции с точки зрения безопасности от возможных германских намерений нападения». Берлин же хотел «гарантировать мир между Германией и Францией»⁵. Эта риторика не соответствовала последующим действиям Берлина. К 1928 г. его служащие строили в Рейнской области, на глазах оккупационных французских войск, пять узловых и сортировочных железнодорожных станций, способных пропускать 120 военных поездов в день (до войны это было 20 составов). К ним добавлялись пять автострад на правом берегу Рейна с мостами через реку.  

Благодаря кредитам, в 1925-1930 гг. производилось 3 тыс. больших транспортных самолетов в месяц. Эти аппараты двойного назначения могли нести бомбы. За этот же период выпустили 2,5 млн. снарядов, хотя до 1925 г. их производили до 300 тыс. в год, а Версальский договор разрешал складировать не более 400 тыс. В 2,5 млн. входили боеприпасы, доставленные морскими конвоями из Ленинграда в Штетин, которых дополняла подготовка боевых пилотов в СССР. Кроме этого, Германия создавала ее военную промышленность на советской территории. 16 декабря 1928 г. Штреземан официально изложил данную информацию в Рейхстаге. Именно поэтому его представитель в женевской Комиссии по разоружению У. фон Бернсторф предлагал ограничить объемы арсеналов, но не военные бюджеты⁶. Понятно, что производство военной продукции и содержание массовых армий требует окупаемости либо сокращения данных расходов. Поэтому экономика не просто оспаривает, она начинает отвергать международные обязательства и создает собственную политическую повестку.          

Учитывая постоянное вооружение Германии при постоянном разоружении Франции, не имевшей средств даже для оснащения ее восточной границы, понятно желание Парижа привлечь к делу дополнительных гарантов своей безопасности. Однако США ответили отазом. К 16 марта 1925 г. госсекретарь Келлог отчитался президенту о беседе с германским послом А.Г.фон Мальцаном. Тот напомнил о плане 1922 г. «гарантировать правительством Соединенных Штатов безопасность Франции»⁷. Госсекретарь возразил, что его дипломаты «не были уполномочены присоединяться к какой-либо подобной гарантии». Он категорически отказывался поддерживать безопасность указанной страны. Через 10 дней, в разговоре с французским послом Э.Дешнером, глава Госдепа указал: «В случае войны с Германией дальнейшее соглашение по разоружению ВМФ невозможно»⁸. Данное утверждение предлагалось донести в Париж, до президента Г.Думерга.  

Изоляция Соединенных Штатов от европейских переговоров возвращала их к практике «неуловимого соглашения» 1916 г. Г.Асквита - Э.Хауза. То есть, Штаты вели полноценные переговоры, но официальной ответственности за результаты не несли. (См. примечательную беседу Хьюза с британским послом, сэром Э. Ховардом от 8 января 1925 г.⁹)

Что касается финансов – знаменитого плана Дауэса, принятого в августе 1924 г., то важно разделять частную и государственную составляющую общей суммы в 3 млрд. 340 млн. долл. французского долга. По предложению премьер-министра Франции Э.Эррио и ее министра финансов Э. Клементеля, эта сумма погашалась за 90 лет с выплатой 0,5% прибыли, при 10-летнем моратории в начальный период реструктуризации. Сенатор Дж.А.Рид ответил 29 декабря 1924 г. с Капитолия, что в случае отказа от имеющихся долгов «будущие займы в Америке станут невозможными». Американской стороне удалось довести прибыль до 0,5-2% в течение 20 лет, сократив мораторий до 4 лет¹⁰. Франция также согласилась не увязывать ее выплаты с германскими репарациями и своими кредитами царской России. На деле, она выплачивала почти столько же сколько получала по схеме Дауэса.      

Переходя к Локарнской конференции, заметим: с помощью вступления в Лигу Наций Германия стремилась отбросить факт ее агрессии и поражения в мировой войне. Франция же А.Бриана отступала, добиваясь мира любой ценой. Что касается заключительных договоров, то на бумаге Рейнский пакт и другие документы выглядели благополучно. Хотя Клемансо едко отметил, что подписавшие его стороны обещали не прибегать к войне, «если это не касается права на законную оборону.  ...С того времени, как появились нации и войны, кто из них когда-либо не делал вид, что ведет оборонную войну? Как Германия начинала войну 1914 года? Разве она не заявила всему миру, что ей угрожают и на нее напали? Разве она не вторглась в Бельгию, чтобы ответить на налеты французской авиации на Нюренберг? ... Нация, желающая начать войну, всегда находится в состоянии законной обороны»¹¹. 

По поводу Бельгии. Большая проблема масштабных войн состоит в том, что третьи – малые и средние страны – используются ведущими державами как простое орудие, стратегическая местность или разменная монета, независимо от собственного поведения. Исключение составляют васальная зависимость от одной из держав или капитуляция перед агрессором. Причем второе сработало в случае с Францией только при достаточно коротком времени оккупации и, главное - наличии других стран, способных воевать и победить агрессора.     

Что касается французских границ, то применив систему укрепленных районов, а не сплошной линии, к 1 января 1929 г. Париж нашел средства только для люксембургского и швейцарского участков. Это означало, что любой конфликт не мог задержаться на линии разграничения, а должен был быстро переместиться вглубь страны. 4 июня 1925 г. Бриан написал своему послу в Лондоне Э.де Флерио: мы думаем, что Германия стремится к миру, хотя общественное мнение подталкивает ее поладить с Россией и не вступать в Лигу Наций. Однако без такого вступления Локарно потерпит крах.

«Неопределенность договора во всем, что касается восточных границ Германии, беспокоит не меньше»¹². Между тем, Поль Бонкур как докладчик Комиссии по иностранным делам заявил 25 февраля 1926 г. в Палате депутатов, что в Рейнском пакте «Германия не гарантировала восточных границ»¹³. Теперь только в демилитаризированной рейнской зоне можно будет четко определить агрессора. Договор о гарантиях отныне квалифицировал Францию с Бельгией такими же потенциальными агрессорами, как и вторую сторону. Теоретически это было верно, но исходя из их внутренней политики - нет. Это серьезное искажение реального положения дел подтвердила и практика. Тем более, что уже в 1925 г. Берлин не скрывал своего намерения изменить восточную межу.     

Казалось бы, пограничные проблемы Франции и Бельгии были устранены, Штреземан, Бриан и Дж.Чемберлен получили Нобелевские премии мира. Причем именно будущий агрессор – Германия, выступала инициатором мирного пакта. Правда страны, которые находились дальше от Германии (Великобритания), были настроены намного оптимистичнее Франции. Через 11 лет выяснилось, что дипломатические бумаги не формируют, а только отражают конкретное состояние дел. И формирует международные отношения не потенциал различных армий, а стоящая за их спинами экономика. В этом плане, рост инвестиций в военную промышленность важнее дипломатических документов и способен сорвать любые соглашения.

Поскольку войны новейшего времени ведутся не только за природные запасы и торговые маршруты, а прежде всего за власть как гарант не только первого и второго, но и контроля над человеческими ресурсами, важно понимать: кто именно, исходя из структуры собственной экономики, и для чего конкретно начинает войну. Заметно, что военные блоки I мировой войны в основном сохранились в 1939-1945 гг. И если в 1917 г. Россия раньше времени вышла из Антанты, то в 1941 СССР позднее других союзников стал членом коалиции. Это говорит об устойчивости геополитических факторов, застарелом характере противоречий 1914-1923 гг. и серьезных внутренних задачах, не решенных Советским Союзом, а потом Российской Федерацией. В целом, ход Парижской – Лозаннской – Локарнской конференций был дипломатическим отступлением Антанты и будущей коалиции, стимулировавшим агрессивность Четверного блока и оси.  Как отражение все более неблагополучной реальности, 4 июня 1926 г., когда Бриан представил Локарнские договоры в национальном Сенате, данный орган подал в отставку. Клемансо назвал этот пакет «хрупкой видимостью гарантии: ее иллюзией»¹⁴, усыпляющей бдительность. Тем более, что в проблемной державе не утихла милитаристская пропаганда, а массовая война 20-го века всегда включает в себя предвоенную агитацию ненависти.            

Важно также, что границы и альянсы 1925-1926 гг. (советского-германский Берлинский договор о ненападении и нейтралитете) формировались под влиянием не торгово-экономических, а военно-стратегических интересов. Дипломаты вели на географических картах войну, а не чертили возможные маршруты для товарно-транспортных потоков. Именно торговля характеризует благополучные или проблемные отношения между главными державами. Вся центральная Европа – писал Клемансо в 1929 г., боялась Германии, «которая с безотчетного согласия англичан и американцев готовилась возобновить авантюру неискупленного преступления. Америка нам не поможет. Хочу надеяться, что цивилизация одержит верх над дикостью. Но если Германия будет настаивать, что она «превыше всего», то мы возобновим ужасную войну там, где мы ее оставили. Нужно иметь смелость готовиться к этому»¹⁵.     

В заключение, приведем доклад американского посла в Лондоне Хьютона от 24 октября 1925 г. Он писал, что после Локарно европейцы используют Лигу Наций как собственный и очень важный механизм для переговоров. Теперь они отказывались плыть за океан для обсуждения вопросов разоружения сухопутных войск и чувствовали себя независимыми от Америки¹⁶. Если же рассматривать Локарно в ином контексте, то его соглашения не смогли остановить угрозу новой, большой войны.

Примечания

1. Clemenceau G., Grandeurs et misères d’une victoire. Paris, Plon, 1930, 319 p., p.316-318; а также Papers Relating the Foreign Relations of the United States, 1925, in 2 vols., vol.I. Ed. J.V.Fuller, Wash., GPO, 1940, 937 p., p.148.

2. Mauras, Charles. Le mauvais traté: de la victoire à Locarno, chronique d’une décadence, tome 1. Paris, du Capitole, 1928, 401 p.

3. Papers, 17-20.

4. Ibid., 24-25.

5. Papers, 21-23, цитаты 22.

6. Clemenceau, 250-253.

7. Papers, 20.

8. Ibid., 10.

9. Papers, 19-21.

10. Ibid., 134, 141-146, 149, 153-154.

11. Clemenceau, 242-243.

12. Clemenceau, 254.

13. Ibid.

14. Clemenceau, 246.

15. Ibid., 286-287.

16. Papers, 13-14.

© Г.Г.Махмурян, 1 октября 2025 г.